Страницы истории: Что делал Сталин в первые дни Великой Отечественной войны. Миф:начало_войны Что делал сталин в первые дни войны
Никита Хрущев утверждал, что в первую неделю войны Сталин самоустранился от дел и пребывал в прострации. Западные историки также писали, что глава СССР пропал из СМИ на 10 дней. Мы решили выяснить, чем был занят Сталин после 22 июня 1941 года.
Георгий Жуков утверждал, что он звонил Сталину в полпервого ночи перед началом войны и информировал о положении дел на границе. В Кремле уже знали о донесениях перебежчика о приказе Гитлера атаковать СССР. Большинство источников свидетельствуют, что Иосиф Виссарионович высказывал сомнения в достоверности этой информации. После получения первых сведений о бомбардировке он появился в своем рабочем кабинете в 5 часов 45 минут, о чем имеется запись в тетради посетителей. «Его рябое лицо осунулось. В нём проглядывалось подавленное настроение», - вспоминал управляющий делами Совнаркома Яков Чадаев. В семь утра Сталин сделал звонок в Минск первому секретарю КП(б) Белоруссии Пантелеймону Пономаренко и призвал его «лично перенести свою работу в Военный совет фронта». В этом разговоре Иосиф Сталин неудовлетворительно отозвался о военных. В частности сказал: «Обстановку штаб знает плохо». В целом историки этот день характеризуют как время неопределенности и ожидания достоверных сведений с фронтов. Последний посетитель покинул рабочий кабинет Сталина в 16 часов 45 минут.
В тетради посетителей отмечено, что Сталин дважды принимал высших советских чиновников. Первым вошел Молотов в 3 часа 20 минут, последним вышел начальник отделения 1-го отдела (охрана высших должностных лиц) Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Николай Власик в час ночи следующих суток. В этот день Сталин подписал Указ об общей открытой мобилизации.
В этот день первым в кабинет Сталина вошел Народный комиссар среднего машиностроения СССР Вячеслав Малышев. Это было в 16 часов 20 минут. По общему мнению, в СССР пришло осознание надвигающейся катастрофы. Сталиным было принято решение об образовании Совета по эвакуации, который возглавили Косыгин и Шверник. Последующие события показали, насколько правильным и своевременным был этот шаг. То же самое можно сказать и о создании Советского Информбюро.
В этот день в тетради посетителей зафиксированы многочисленные встречи. Сталин принимал своих подчиненных дважды: с полночи до 5:50 утра и с 19:40 до часу ночи 26 июня. Им была подписана директива «О формировании группы армий Резерва Главного Командования» под командованием Маршала Советского Союза Семена Будённого. Это решение это свидетельствовало о том, что в Москве осознавали возможность разворота главного удара Вермахта с центра на юг. Также были отданы приказы о форсированном отходе 3-й и 10-й армий с тем, чтобы выйти из угрозы окружения под Минском. Тогда же управляющий делами Совнаркома Яков Чадаев стал свидетелем разговора Сталина с народным комиссаром обороны СССР Семеном Тимошенко о Якове Джугашвили, который просился на войну. Сталин категорически высказался против каких-либо льгот его старшему сыну. Был подписан приказ № 222 «О немедленном введении в действие порядка рассмотрения дел военными трибуналами». В Кремле не забывали и о союзниках Германии. Советская авиация нанесла бомбовый удар по Южной и Средней Финляндии, прежде всего по Хельсинки и Турку.
Рабочий день Сталина начался с 12 часов 10 минут и закончился в 23 часа 20 минут. Сведения с фронтов по-прежнему носили неустойчивый характер. Из приказов, подписанных в эти сутки, следует отметить конкретику принимаемых решений: - Порядок выдачи пособий и полевых денег военнослужащим действующей армии. - Преобразование транспортных прокуратур железных дорог и водных бассейнов в военные прокуратуры. - Переход в собственность обмундирования, выданного рядовому и младшему начальствующему составу, убывающему на фронт. Также Сталин провел экстренное совещание с Жуковым, которого срочно отозвали с Юго-Западного фронта, с Тимошенко и Ватутиным. Речь шла о драматической обстановке на Западном фронте. Немецкие танки подошли к Минску.
В этот день Сталин начал принимать посетителей в своем кабинете с полпятого вечера и практически до трех часов ночи 28-го числа. Было проведено совещание членов Политбюро. Иосиф Виссарионович предложил провести мобилизацию коммунистов с тем, чтобы усилить контроль в войсках и сделать акцент на идейно-политической работе в РККА. Также были подписаны постановления Центрального Комитета Компартии «о вывозе из Москвы государственных запасов ценных металлов, драгоценных камней, Алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты Кремля». К этому времени уже стали известны многочисленные факты зверств немцев, поэтому было решено организовать вывоз людей из территорий, которые могут быть оккупированы врагом.
В тетради посетителей первым значится Молотов, который зашел в кабинет Сталина в полвосьмого вечера. Последним вышел Меркулов в 00:15 минут 29-го числа. Сталин практически весь день провел в одиночестве. Историк Георгий Куманёв, неоднократно беседовавший с Молотовым, ссылаясь на слова наркома иностранных дел СССР, написал о глубоких переживаниях первого лица государства, связанных, прежде всего, с политическими просчетами. «Он в самом деле не верил, что война так близка. И эта его позиция оказалась ошибочной», - вспоминал Молотов. Британский историк Саймон Монтефиоре также придерживается этой версии: «Нервный срыв представляется вполне правдоподобным и возможным. Сталин был сильно подавлен неудачами на фронте и смертельно устал». В то же время имеются разногласия среди историков, касательно даты психологического кризиса, приведшей к конфликту с военными.
По словам Жукова, 29 июня Сталин дважды навещал Наркомат обороны, где и произошел конфликт между руководителем государства и высшим командованием. В адрес военных прозвучала резкая критика о беспомощности высших чинов РККА, которые даже не могут наладить нормальную связь. Молотов впоследствии рассказал о разговоре на повышенных тонах, переходящем на оскорбительные упреки. «…Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске, а западнее столицы Белоруссии враг захлопнул капкан вокруг основной массы войск Западного фронта, что значило: путь гитлеровским армиям на Москву открыт», - писал Иван Стаднюк, опираясь на очевидцев того совещания. Между тем, есть и другие официальные документы, говорящие о преодолении кризиса власти. В частности, в этот день наркоматом обороны по согласованию со Сталиным был учрежден пост командующего ВВС с самыми широкими полномочиями. На эту должность был назначен Павел Жигарев. Сталин расширил круг вопросов, которые мог бы решать самостоятельно новый руководитель боевой авиации. Объяснил он это тем, что этот род войск должен как можно быстрее реагировать на угрозы, а не заниматься различными согласованиями. Ситуация в небе начала постепенно улучшаться, насколько это было возможно в тех условиях. Очевидную правильность этого решения показала битва за Москву. Имеется также альтернативная версия, согласно которой Сталин самоустранился от управления страной. Она базируется на воспоминаниях Никиты Хрущева, который ссылался на рассказы Лаврентия Берия. Общая позиция историков-антисталинистов сводится к фактическому дезертирству главы государства в начале войны. В частности, американские библиографы Сталина (Джонатан Люис и Филип Вайтхед так описывали это период: «Сталин был в прострации. В течение недели он редко выходил из своей виллы в Кунцево. Его имя исчезло из газет. В течение 10 дней Советский Союз не имел лидера. Только 1 июля Сталин пришёл в себя». Однако исторические документы свидетельствуют об обратном.
Вот что пишет в своих мемуарах Георгий Константинович Жуков, который, в отличие от Хрущёва, непосредственно общался со Сталиным в первые часы войны:
«Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил своё выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошёл в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».
А вот датированная 22 июня 1941 года запись из дневника генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Димитрова:
« - В кабинете Сталина находятся Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков…
Удивительное спокойствие, твёрдость, уверенность у Сталина и у всех других.
Редактируется правительственное заявление, которое Молотов должен сделать по радио.
Даются распоряжения для армии и флота.
Мероприятия по мобилизации и военное положение.
Подготовлено подземное место для работы ЦК ВКП(б) и Штаба».
Наконец, вот что рассказал Л. М. Каганович в беседе с писателем Ф. И. Чуевым:
«Спрашиваю о 22 июня 1941 г.: «Был ли Сталин растерян? Говорят, никого не принимал?» - «Ложь! Мы-то у него были… Нас принимал. Ночью мы собрались у Сталина, когда Молотов принимал Шуленбурга. Сталин каждому из нас дал задание - мне по транспорту, Микояну - по снабжению».
По поводу отрывка из воспоминаний Микояна историк Дюков пишет :
«Воспоминания Микояна были изданы в 1999 году; они основаны на диктовках Микояна, которые к публикации подготовил сын Микояна Серго. Сами диктовки лежат в фонде Микояна в РГАСПИ. Историк Олег Хлевнюк не поленился взять эти диктовки и сравнить их с опубликованным текстом воспоминаний.
Выяснилось, что фразы «он как бы вжался в кресло» в диктовках нет, вид у Сталина был не «настороженный», а «спокойный» и, наконец, фразы «он решил, что мы приехали его арестовать» в диктовках тоже нет».
По всей видимости, воспоминания Микояна было «подретушированы» для большего эффекта в годы борьбы с «культом личности».
Однако сегодня в нашем распоряжении есть и более надёжные источники, чем личные воспоминания. Дело в том, что дежурные в приёмной Сталина в Кремле вели специальные тетради, в которых фиксировали фамилии посетителей и время их пребывания в сталинском кабинете. В последние годы эти записи неоднократно публиковались.
Итак, кто и в какое время посетил Сталина в эти тревожные дни?
| 21-го июня 1941 г. | Вход | Выход | |
|---|---|---|---|
| 1. | т. Молотов | 18.27 | 23.00 |
| 2. | т. Ворошилов | 19.05 | 23.00 |
| 3. | т. Берия | 19.05 | 23.00 |
| 4. | т. Вознесенский | 19.05 | 20.15 |
| 5. | т. Маленков | 19.05 | 22.20 |
| 6. | т. Кузнецов | 19.05 | 20.15 |
| 7. | т. Тимошенко | 19.05 | 20.15 |
| 8. | т. Сафонов | 19.05 | 20.15 |
| 9. | т. Тимошенко | 20.50 | 22.20 |
| 10. | т. Жуков | 20.50 | 22.20 |
| 11. | т. Будённый | 20.50 | 22.00 |
| 12. | т. Мехлис | 21.55 | 22.20 |
| 13. | т. Берия | 22.40 | 23.00 |
| Последние вышли 23.00 | |||
| 22 июня 1941 г. | Вход | Выход | |
|---|---|---|---|
| 1. | т. Молотов | 5.45 | 12.05 |
| 2. | т. Берия | 5.45 | 9.20 |
| 3. | т. Тимошенко | в 5.45 | 8.30 |
| 4. | т. Мехлис | 5.45 | 8.30 |
| 5. | т. Жуков | 5.45 | 8.30 |
| 6. | т. Маленков | 7.30 | 9.20 |
| 7. | т. Микоян | 7.55 | 9.30 |
| 8. | т. Каганович | 8.00 | 9.35 |
| 9. | т. Ворошилов | 8.00 | 10.15 |
| 10. | т. Вышинский | 7.30 | 10.40 |
| 11. | т. Кузнецов | 8.15 | 8.30 |
| 12. | т. Димитров | 8.40 | 10.40 |
| 13. | т. Мануильский | 8.40 | 10.40 |
| 14. | т. Кузнецов | 9.40 | 10.20 |
| 15. | т. Микоян | 9.50 | 10.30 |
| 16. | т. Молотов | 12.25 | 16.45 |
| 17. | т. Ворошилов | 11.40 | 12.05 |
| 18. | т. Берия | 11.30 | 12.00 |
| 19. | т. Маленков | 11.30 | 12.00 |
| 20. | т. Ворошилов | 12.30 | 16.45 |
| 21. | т. Микоян | 12.30 | 14.30 |
| 22. | т. Вышинский | 13.05 | 15.25 |
| 23. | т. Шапошников | 13.15 | 16.00 |
| 24. | т. Тимошенко | 14.00 | 16.00 |
| 25. | т. Жуков | 14.00 | 16.00 |
| 26. | т. Ватутин | 14.00 | 16.00 |
| 27. | т. Кузнецов | 15.20 | 15.45 |
| 28. | т. Кулик | 15.30 | 16.00 |
| 29. | т. Берия | 16.25 | 16.40 |
| Последние вышли в 16.45 | |||
| 23 июня 1941 г. | Вход | Выход | |
|---|---|---|---|
| 1. | т. Молотов | 3.20 | 6.25 |
| 2. | т. Ворошилов | 3.25 | 6.25 |
| 3. | т. Берия | 3.25 | 6.25 |
| 4. | т. Тимошенко | 3.30 | 6.10 |
| 5. | т. Ватутин | 3.30 | 6.10 |
| 6. | т. Кузнецов | 3.45 | 5.25 |
| 7. | т. Каганович | 4.30 | 5.20 |
| 8. | т. Жигарев | 4.35 | 6.10 |
| Последние вышли в 6.25 | |||
| 1. | т. Молотов | 18.45 | 1.25 |
| 2. | т. Жигарев | 18.25 | 20.45 |
| 3. | т. Тимошенко | 18.50 | 20.45 |
| 4. | т. Меркулов | 19.10 | 19.25 |
| 5. | т. Ворошилов | 20.0 | 1.25 |
| 6. | т. Вознесенский | 20.50 | 1.25 |
| 7. | т. Мехлис | 20.55 | 22.40 |
| 8. | т. Каганович | 23.15 | 1.10 |
| 9. | т. Ватутин | 23.55 | 0.55 |
| 10. | т. Тимошенко | 23.55 | 0.55 |
| 11. | т. Кузнецов | 23.55 | 0.50 |
| 12. | т. Берия | 0.00 | 1.25 |
| 13. | т. Власик | 0.50 | 0.55 |
| Последние вышли 1 ч. 25 мин. | |||
| 24 июня 1941 г. | Вход | Выход | |
|---|---|---|---|
| 1. | т. Малышев | 16.20 | 17.00 |
| 2. | т. Вознесенский | 16.20 | 17.05 |
| 3. | т. Кузнецов | 16.20 | 17.05 |
| 4. | т. Кизаков | 16.20 | 17.05 |
| 5. | т. Зальцман | 16.20 | 17.05 |
| 6. | т. Попов | 16.20 | 17.05 |
| 7. | т. Кузнецов | 16.45 | 17.00 |
| 8. | т. Берия | 16.50 | 20.25 |
| 9. | т. Молотов | 17.05 | 21.30 |
| 10. | т. Ворошилов | 17.30 | 21.10 |
| 11. | т. Тимошенко | 17.30 | 20.55 |
| 12. | т. Ватутин | 17.30 | 20.55 |
| 13. | т. Шахурин | 20.00 | 21.15 |
| 14. | т. Петров | 20.00 | 21.15 |
| 15. | т. Жигарев | 20.00 | 21.15 |
| 16. | т. Голиков | 20.00 | 21.20 |
| 17. | т. Щербаков | 18.45 | 20.55 |
| 18. | т. Каганович | 19.00 | 20.35 |
| 19. | т. Супрун | 20.15 | 20.35 |
| 20. | т. Жданов | 20.55 | 21.30 |
| Последние вышли 21.30 м. | |||
Выясняется, что вместо того, чтобы прятаться на даче, Сталин в первые же часы войны прибывает в Кремль, где принимает десятки посетителей - членов Политбюро, партийных и государственных деятелей, высших военачальников. И в последующие дни Сталин продолжает ежедневно приезжать работать в свой кремлёвский кабинет.
Вопреки распространенному мнению, в первые часы войны никакой паники, никакой растерянности в физическом поведении вождей коммунистической партии и советского государства, включая Сталина, не наблюдалось. В этот день они много работали. Получив сообщение о том, что вермахт пересек границу СССР, Сталин приехал в Кремль и, начиная с 5 часов 45 минут утра, согласно дневнику дежурных секретарей, и в течение последующих более чем двенадцати часов находился на рабочем месте в своем кабинете, проводя совещания одно за другим. Потом, поздно вечером, он уехал на «ближнюю дачу» в Кунцево. Примерно такое же количество времени следующего дня, 23 июня, он в Кремле не появлялся. Приехал только вечером. То есть свидетельств того, что Сталин был растерян, в архивах нет. Он работал. К элементам растерянности можно отнести не вполне адекватную реакцию его и других руководителей, включая военных, когда стали поступать распоряжения войскам. Это так называемые директивы № 2 и № 3, все различие между которыми заключается в том, что вторая рекомендует войскам перейти в контрнаступление, разгромить на территории Советского Союза вторгнувшиеся войска вермахта, но не переходить государственную границу. А в третьей директиве, судя по всему, руководством страны овладели шапкозакидательские настроения — уже можно и в логово врага.
Так что первые дни прошли в рабочем режиме. Кризис наступил несколько позднее, по мере потери территории. Пришло отрезвление, понимание масштабов постигшей страну катастрофы. И совершенно очевидно, что ни военные, ни политическое руководство к такому повороту событий не были готовы. Об этом свидетельствуют вышеназванные директивы и другие постановления Политбюро (например, постановление об отгрузке зерна в западные районы Украинской СССР согласно госплану).
Кризисный момент настал, когда немцы подошли к Ленинграду, когда пал Минск. Вот именно к этим дням и относятся знаменитые воспоминания Микояна, Молотова.
Вообще, всю эту дискуссию не явно и в неясной форме начал Никита Сергеевич Хрущев в своем докладе на XX cъезде: «Если разгромлен враг, то это не в результате гениального руководства…».
Судя по всему, Хрущев изложил чужую версию, поскольку в первые дни войны его не было в Москве, то есть он не мог наблюдать Сталина. Но отголоски того, о чем говорил Никита Сергеевич (или, точнее, основания того, что он интерпретировал), можно найти в воспоминаниях Микояна более позднего периода. Там есть знаменитая фраза, приписываемая Сталину: «Ленин оставил нам великое государство, а мы его про…».
Это цитата в докладе Хрущева. На самом деле в опубликованном докладе две версии: в одном случае стоит многоточие, в другом, печатном варианте, — два слова — «безвозвратно потеряли».
Скорее всего, Хрущев эту историю услышал из уст Микояна и в таком виде ее воспроизвел. У последнего все изложено более подробно и полно.
Кстати говоря, и Молотов в своем известном многодневном интервью Феликсу Чуеву описывает состояние Сталина в эти дни как состояние растерянности, «прострации».
Микоян обрисовывает эту историю таким образом, что, получив сообщение о потери Минска, Сталин попробовал добиться подробностей по телефону от руководства Наркомата обороны, Генерального штаба. Сделать этого ему не удалось. Тогда он вместе с руководством Политбюро отправился в Генштаб, где их встретили Тимошенко и Жуков. Сталин пытался допросить последнего, но не смог получить вразумительных ответов. Началась перепалка, по словам и воспоминаниям Микояна. Жуков, этот мужественный человек, расплакался и выбежал из комнаты, после чего делегация Политбюро вышла из Генштаба, и Сталин произнес ту самую фразу про Ленина и великое государство. Потом он уехал в Кунцево, на «ближнюю дачу», и два дня не выходил на связь.
Хрущев выступает на ХХ съезде КПСС. (wikipedia.org)
Как это ни удивительно, но никакого плана на случай нападения фашистской Германии у СССР не существовало. 22 числа была создана Ставка Главного Командования, которую возглавил нарком обороны Тимошенко, которого никто всерьез не воспринимал, поскольку все прекрасно понимали, где находятся реальные рычаги власти. Только через несколько дней (уже в начале июля) была создана реальная Ставка Верховного (теперь уже) Главнокомандования, где звание верховного главнокомандующего РККА и ВМФ принял на себя Сталин. Это еще раз свидетельствует о том, что страна, высшее руководство не были готовы к войне.
Кстати говоря, существует такое представление, что Сталин до последнего не верил сообщениям о скором нападении Германии на Советский Союз. Как такое возможно? Видимо, в мыслях вождя сошлись потоки веры и неверия: и вроде бы ты стоишь перед фактом того, что на тебя надвигаются события, но верить этому не хочешь.
Вообще, очень сложно понять логику Иосифа Виссарионовича. Те, кто склонны защищать его позицию, говорят о том, что было так много донесений с разными сроками нападения, что немудрено, что Сталин, сталкиваясь со всей этой информацией, зачастую взаимопротиворечивой, просто не мог ей доверять. Этим и объясняется его нежелание предпринимать что-то реальное и конкретное, что могло бы снизить те издержки, с которыми страна встретилась в результате этой внезапности.
Хорошо, а где же нарком обороны? Где тот же Жуков? Тимошенко? Разве они не понимали, что происходит? Почему не донесли вождю? Сегодня сложно проникнуть в психологию этих людей… Но не стоит забывать, что накануне войны верхушка армии была жесточайшим образом репрессирована. То есть любое несогласие со Сталиным могло закончиться категорически плохо для любого самого высокопоставленного руководителя Наркомата обороны, Генерального штаба и так далее.
Жители Минска несут ружья для сдачи в немецкую комендатуру, 1941. (wikipedia.org)
Возвращаясь к поведению Сталина в первые дни войны. В своих воспоминаниях Микоян описывает эпизод, когда к вождю на «ближнюю дачу» в Кунцево приехали члены Политбюро. Сталин встретил гостей испуганно. Вжавшись в кресло, он спросил: «Зачем приехали»? Это показалось Микояну крайне странным, и он записал: «Сталин явно ожидал ареста».
Было ли это так или нет, сложно сказать. Возможно, Микоян и прав. Хотя можно допустить, что здесь мы имеем дело с сублимацией страхов самого автора и с его надеждой когда-нибудь увидеть страх в глазах «хозяина», которого все так боялись. Троцкий, который Сталина не любил, был его личным и политическим врагом, в своих воспоминаниях в этом отношении отдал «отцу народов» должное. Он записал, что «Сталин умел смотреть опасности в глаза».
После падения Минска Сталин пропал. (29-го числа состоялся вышеописанный нелицеприятный разговор в Наркомате обороны, в Генеральном штабе, после которого вождь и впал в «прострацию»). Два дня он не появлялся в Кремле, что всех сильно удивляло. Остались воспоминания управляющего делами Совнаркома, который все это время ходил к Вознесенскому подписывать бумаги, поскольку не мог подписать их у вождя. Вознесенский взял паузу. Но тут его и других членов Политбюро вызвал к себе Молотов, в кабинете которого произошел симптоматичный разговор. В ходе дискуссии было решено, что нужно ехать к Сталину и создавать орган управления.
Кстати, во время пребывания под стражей после своего ареста в 1953 году Берия написал записку Молотову, в которой напомнил ему, как они сидели у него в кабинете, и как он (Берия) поддержал Молотова в его намерении поставить перед Сталиным вопрос о необходимости создания централизованного органа управления, и как, приняв такое решение, они поехали в Кунцево на «ближнюю дачу». А затем Микоян описал вышеуказанный эпизод. Сталин встретил гостей, сидя в кресле:
— Зачем пришли?
— Создавать комитет обороны, — ответил Молотов.
— Кто во главе?
— Вы, товарищ Сталин.
— Хорошо.
И Маленков красным карандашом на листе бумаги написал постановление об образовании ГКО.
Источники
- Сталин в первые дни войны: Цена Победы, «Эхо Москвы»
Сегодня об этой речи не принято вспоминать в телепередачах, посвящённых войне. О ней умалчивают и школьные учебники. Лишь в одном из них («История России. XX - начало XXI века»; авторы - Н.В. Загладин, С.И. Козленко, С.Т. Минаков, Ю.А. Петров) речь Сталина упомянута, да и то, в одном предложении. Для сравнения можно отметить, что почти во всех школьных учебниках по всеобщей истории сказано про речь Уинстона Черчилля 22 июня 1941 года, в которой он объявил о готовности Великобритании оказать помощь СССР. Почти во всех из них рассказано об Атлантической хартии 1941 года, в которой правительства США и Великобритании определили свои цели в ходе Второй мировой войны.
Что делал Сталин с первых же часов войны
Умолчание о сталинском выступлении 3 июля способствует созданию впечатления о том, что с начала войны вождь советского народа не играл существенной роли в организации обороны страны или вообще бездействовал. (Удивительно ли, что в ходе опроса, состоявшегося сравнительно недавно, лишь 49% жителей России вспомнили, что Сталин был Верховным Главнокомандующим в годы войны?) Со времен Хрущёва в обществе распространились небылицы о том, что, узнав о начале войны, Сталин растерялся, а затем, покинув Кремль, долгое время находился в состоянии прострации. Пропагандируя этот вымысел, Дмитрий Волкогонов писал, что с первых же минут войны Сталин «ощутил растерянность и неуверенность» и «с трудом постигал смысл слов Жукова», когда тот сообщал ему о начале военных действий.
Очевидец и непосредственный участник этих событий В.М. Молотов решительно не соглашался с подобными описаниями настроения и поведения Сталина. Молотов рассказывал Феликсу Чуеву: «Растерялся - нельзя сказать, переживал - да, но не показывал наружу... Что не переживал - нелепо». Управляющий делами Совнаркома Я.Е. Чадаев таким запомнил Сталина, когда тот приехал в Кремль рано утром 22 июня: «Он прибыл на работу после кратковременного сна. Вид у него был усталый, утомленный, грустный. Его рябое лицо осунулось. В нём проглядывалось подавленное настроение. Проходя мимо меня, он легким движением руки ответил на моё приветствие».
Из противоречивых воспоминаний трудно установить, кто первым сообщил Сталину о начале войны (генерал армии Г. К. Жуков или адмирал Н. Г. Кузнецов), но очевидно, что в ночь с 21 на 22 июня ему не пришлось долго спать, так как, судя по книге посетителей его кабинета, последний из них ушёл 21 июня в 23 часа, а 22 июня в 5 часов 45 минут Сталин уже снова принимал в Кремле людей: наркомов иностранных дел, внутренних дел, обороны (Молотова, Берию и Тимошенко), а также начальника Генштаба Жукова и начальника Полит-управления Красной Армии Мехлиса. (По воспоминаниям Жукова, последний звонил Сталину в 0.30 ночи перед началом войны, а затем около 4 часов утра разбудил его, сообщив о налётах немецкой авиации).
С первых минут войны Сталин выслушивал сведения о положении на границе и в приграничных республиках и давал соответствующие указания. Судя по воспоминаниям П.К. Пономаренко, Сталин позвонил ему в Минск в 7 часов утра. Заслушав сообщение первого секретаря КП(б) Белоруссии, Сталин сказал: «Сведения, которые мы получаем из штаба округа, теперь уже фронта, крайне недостаточны. Обстановку штаб знает плохо. Что же касается намеченных вами мер, они в общем правильны. Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства. Ваша задача заключается в том, чтобы решительно и в кратчайшие сроки перестроить всю работу на военный лад. Необходимо, чтобы парторганизация и весь народ Белоруссии осознали, что над нашей страной нависла смертельная опасность, и необходимо все силы трудящихся, все материальные ресурсы мобилизовать для беспощадной борьбы с врагом. Необходимо, не жалея сил, задерживать противника на каждом рубеже, чтобы дать возможность Советскому государству развернуть свои силы для разгрома врага. Требуйте, чтобы все действовали смело, решительно и инициативно, не ожидая указания свыше. Вы лично переносите свою работу в Военный совет фронта. Оттуда руководите и направляйте работу по линии ЦК и правительства Белоруссии. В середине дня я еще позвоню Вам, подготовьте к этому времени более подробную информацию о положении на фронте». Пономаренко записывал всё, что говорил Сталин, а потому смог впоследствии так подробно воспроизвести его слова. Достаточно этой записи, чтобы опровергнуть лживую байку о том, что Сталин был в растерянности или впал в прострацию.
Собирая информацию о ходе боевых действий в первые часы войны, Сталин одновременно работал над подготовкой директивы наркома обороны № 2 в связи с началом боевых действий, которая была передана в 7 часов 15 минут утра в округа. Однако на первых порах сведения с границы поступали отрывочные и противоречивые. Этому способствовали действия немецких диверсионных групп, которые разрушали проволочную связь, убивали связистов и нападали на командиров, поднятых по тревоге. Лишь к 8 часам утра Генштаб получил первые более или менее надежные данные, которые были тут же переданы Сталину. К этому времени, когда в Кремль были собраны все члены руководства страны, бывшие в Москве, и все ведущие военачальники, стало известно о разрушительных бомбардировках, которым подверглись военные аэродромы, железнодорожные узлы и города, о начале сражений с сухопутными войсками противника на всем протяжении западной границы, за исключением территории Ленинградского военного округа.
Обсудив эту информацию, военачальники покинули кабинет Сталина около 8:30, а оставшиеся там руководители ВКП(б) и Коминтерна (Г. Димитров и Д.З. Мануильский) стали решать вопрос о том, как объявить населению страны о войне и кто это должен сделать.
Объясняя отказ Сталина выступить с сообщением о начале войны, Молотов говорил: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина... Он, как автомат, сразу не мог на всё ответить, это невозможно... Он должен был выждать и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень чёткая, а сразу сориентироваться, дать чёткий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождёт несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах». В ответ на вопрос Феликса Чуева о том, кто был автором его речи, Молотов заметил: «Это официальная речь. Составлял её я, редактировали, участвовали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова, там были и поправки, и добавки, само собой». Молотов утверждал, что Сталин активно участвовал в работе над текстом речи, но отказался уточнить, «какие слова он внёс, первые или последние, но за редакцию этой речи он тоже отвечает».
Поэтому свое выступление В.М. Молотов начал со слов: «Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление...», а закончил словами, которые стали главным лозунгом Великой Отечественной войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Вспоминая первый день войны, Я.Е. Чадаев говорил, что ему «довелось присутствовать на двух заседаниях у Сталина и вести протокольные записи этих заседаний. Особенно запомнилась острота обсуждавшихся вопросов на фоне отсутствия точных и конкретных данных у нашего высшего политического и военного руководства о действительном положении на фронтах. Несмотря на это, решения были приняты весьма важные и неотложные». Среди этих решений Г.К. Жуков упоминает Указ о проведении мобилизации и проект постановления о создании Ставки Главного Командования. В её состав вошли И.В. Сталин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, С.М. Будённый, Г.К. Жуков, Н.Г. Кузнецов. Председателем Ставки был назначен нарком обороны СССР С.К. Тимошенко.
К началу июля сведения об обстановке на фронте стали значительно более ясными и лишь свидетельствовали о тяжести положения. Как и в предшествовавших военных кампаниях Второй мировой войны, немецко-фашистские войска прибегли к методам блицкрига, полагаясь на активное использование бомбардировочной авиации и стремительное продвижение вперёд танковых клиньев. Хотя агрессору оказывалось неожиданное для него сопротивление, немецко-фашистские войска наступали по всему фронту. Особенно заметных успехов гитлеровцы добились в Белоруссии. Уже 27 июня немецкие войска заняли Минск. А 29 июня Гитлер уверял своих окружающих: «Через четыре недели мы будем в Москве, и она будет перепахана».
После первой военной недели, которую Сталин провел в непрерывных совещаниях и переговорах по телефону из своего кабинета, в воскресенье, 29 июня, он остался на даче и работал там. С утра готовил ряд документов, в том числе Директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б), партийным и советским организациям прифронтовых областей.
Проект этой директивы, подготовленный А.С. Щербаковым, В.М. Молотовым и А.И. Микояном, был подвергнут серьёзной правке И.В. Сталиным. О вкладе Сталина в составление директивы свидетельствует, в частности, сходство с его статьей «Украинский узел» от 14 марта 1918 года, в которой он ещё тогда призывал к «отечественной войне» и говорил о борьбе с интервентами за «каждый пуд хлеба и каждый кусок металла». Некоторые же положения директивы перекликались с речью Сталина на приёме в честь выпускников военных академий 5 мая 1941 года, в которой он определил цели гитлеровской Германии в грядущей войне против СССР. После сталинской редакции содержание директивы стало более жёстким и требовательным.
В тот же день ему пришлось дважды выезжать в Наркомат обороны и вести там острые разговоры с Тимошенко и Жуковым. Сталин выражал возмущение тем, что высшие военные руководители страны всё ещё плохо владели обстановкой. Последний такой разговор завершился поздно вечером.
Прибывшие утром 30 июня на сталинскую дачу члены Политбюро предложили создать Государственный Комитет Обороны СССР, и Сталин с этим согласился. Затем, продолжая работать над текущими делами то в Кремле, то на даче, он одновременно готовил своё обращение к народу.
Речь Сталина
При Хрущёве стало обычным сводить речь Сталина 3 июля к изложению указанной выше директивы. Хотя содержание речи Сталина даже текстуально совпадало с этим документом, совершенно ясно, что, в отличие от директивы, его выступление было адресовано не только «партийным и советским организациям прифронтовых областей», но и всей стране. Сталин не зачитал текст директивы, а произнес одну из своих самых эмоциональных речей.
Вместо начальных слов в речи Молотова («Граждане и гражданки Советского Союза!») Сталин открыл свою речь привычным обращением («Товарищи!»), затем сказал: «Граждане!», а потом произнёс столь необычные для советского государственного руководителя слова: «Братья и сёстры!» Эти слова и инверсия во фразе «К вам обращаюсь я, друзья мои!», подъём интонации на протяжении почти всего первого предложения в содержательной части речи и её падение на последнем слове в предложении («Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, - продолжается») создавали напряженность, венчавшуюся трагической нотой. Сталин не скрывал волнения. Порой казалось, что он с трудом преодолевает спазмы, перехватывавшие горло. Иногда паузы между фразами затягивались, и были слышны звяканье стакана и звук воды, которую наливал Сталин.
Слова «враг продолжает лезть вперёд, бросая на фронт новые силы» развивали трагическую тему. Сталин произносил с расстановкой название каждой территории, захваченной немцами, и каждого города, который они бомбили. Каждое географическое название в этом перечне звучало как ещё одно имя в скорбном списке жертв. Он венчал этот мрачный перечень короткой фразой в конце абзаца, создававшей впечатление сурового приговора: «Над нашей Родиной нависла серьёзная опасность».
Понимая чувства, которое испытывали многие советские люди после сообщений о поражениях Красной Армии, Сталин ставил вопрос: «Как могло случиться, что наша Красная Армия сдала врагу ряд городов и районов?» Но уже в следующем «недоумённом» вопросе Сталин произносил слова, которые позволяли усомниться в мощи врага. Он произносил их с нажимом: «Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты? Конечно, нет!» Он предлагал ряд примеров из истории в подтверждение своего сомнения в непобедимости германского оружия.
Как и в своем выступлении 5 мая, Сталин подчеркивал: «История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало». Отсюда он делал логический вывод о неизбежности поражения германской армии. Подчеркнутые интонацией слова придавали этому заявлению характер неоспоримой истины: «Гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма».
Сталин отвечал и на другой вопрос, который могли задать советские люди: относительно пакта Молотова - Риббентропа. Уже в формулировке этого вопроса Сталин постарался дать характеристику Гитлеру и Риббентропу, которая не позволяла усомниться в том, что отныне ни о каком мире с ними не может быть и речи. Он говорил: «Могут спросить, как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение договора о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка?» Сталин отвечал категорически: «Конечно, нет!» и перечислял выгоды от мирного соглашения, которые получил Советский Союз.
Признавая, что вероломным нападением Германия также получила определенные преимущества, Сталин обосновывал свой тезис о том, что «непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией». Сталин завершал свой ход рассуждений выводом, категоричность которого подчеркивалась произнесением с расстановкой и ударением заключительных слов: «Вся наша доблестная армия, весь наш доблестный военно-морской флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии... видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить». (Некоторое отличие этих слов от лозунга, произнесенного Молотовым, отражало характерное для Сталина нежелание слишком часто прибегать к декларативным пророчествам. Позже, при редактировании Гимна Советского Союза, он убрал слова в припеве: «Нас от победы к победе ведёт!», заметив: «Это - хвастовство. Надо так: «Пусть от победы к победе ведёт!..»)
В то же время, развивая тему угрозы, нависшей над страной, Сталин заявлял: «Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом». С расстановкой и эмоциональными ударениями он перечислял названия народов СССР, завершив их перечень указанием на то, что несет им нашествие немцев: «Враг... ставит целью... их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов... Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том - быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение».
И всё же, несмотря на признание этих мрачных реалий, выступление, которое начиналось как страшная история о вероломстве врага и зловещей угрозе, нависшей над страной, как скорбный рассказ о потерях советских людей, постепенно превращалось в уверенный призыв к решительным действиям для разгрома врага. Сталин чеканил фразу за фразой в перечне суровых требований к советским людям: «Нужно, чтобы советские люди... перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу... Необходимо.., чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникёрам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей... Основным качеством советских людей должно быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины... Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, всё подчинив интересам фронта и задачам разгрома врага... Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и сёла, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу».
От призывов к коренному изменению душевного настроя и выработке психологической установки на активное сопротивление смертельной угрозе Сталин переходил к перечислению конкретных шагов, которые уже были предприняты и которые будут в дальнейшем осуществлены для разгрома агрессора. Он говорил о необходимости резко увеличить производство вооружений, усилить охрану оборонных объектов, бороться с вражескими диверсантами и парашютистами, «со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникёрами, распространителями слухов». Он давал указания о создании партизанских отрядов и диверсионных групп в тылу врага: «В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия». Умело распределяя эмоциональные ударения и выдерживая напряженный ритм, он создавал боевое настроение, даже перечисляя материальные предметы: «При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего».
Сталин внушал уверенность в том, что ситуация находится под контролем, когда он объявлял: «В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве». Твердым тоном он призывал «весь народ сплотиться вокруг партии Ленина - Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы». Он заверял слушателей в том, что «наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен скоро убедиться в этом». Он объявлял, что «в этой освободительной войне мы не будем одинокими... Мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки», и с признательностью отметил «историческое выступление премьера Великобритании господина Черчилля о помощи Советскому Союзу», а также декларацию «правительства США о готовности оказать помощь нашей стране». Он венчал свою речь боевыми призывами: «Все наши силы - на поддержку героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа - на разгром врага! Вперёд, за нашу победу!» Сталин твёрдо провозглашал свою готовность возглавить страну в час тяжелых испытаний и привести ее к победе.
Эта речь стала важной вехой войны и неотъемлемой частью исторической памяти нашего народа. Не случайно обращение Сталина к народу («Братья и сёстры») стало заглавием первой книги трилогии Фёдора Абрамова, посвященной героическому труду колхозников в годы Великой Отечественной войны. О том, что советские люди восприняли речь Сталина как рассказ о жестокой правде и одновременно неукоснительный приказ, обращенный к каждому, встать в строй бойцов за свободу и независимость своей Родины, было много раз сказано в воспоминаниях очевидцев и произведениях советской культуры. Речь Сталина 3 июля стала программой борьбы советского народа, которая вдохновляла его на самоотверженное сопротивление в годы Великой Отечественной войны.